Понятие научной революции получило особую популярность после выхода в 1962 году знаменитой книги Томаса Куна «Структура научных революций», поэтому понятие научной революции часто связывают с его именем, однако сам термин существовал задолго до него. Подробная история развития представлений о научных революциях описана у И. Бернарда Коэна в книге «Революция в науке» (1985). Важно, однако, что чуть раньше Куна получило распространение представление о «Научной революции», с большой буквы, как об историческом процессе, в ходе которого в Европе XVII века появилась классическая физика, физика Галилея и Ньютона.
© «Ньютон». Уильям Блейк, 1795. Тейт Британия
«Научной революцией» этот исторический период называют потому, что в ходе осуществившейся тогда трансформации знания не только возник новый тип естествознания, но изменилось само представление человека о мире. Мир перестали понимать как космос Аристотеля и Птолемея, замкнутый и сферический. На смену этому представлению пришла идея бесконечного космоса, в котором существует множество звезд и других миров, который не ограничен в пространстве и устроен совершенно по другим принципам, нежели космос Аристотеля. То есть мир стал представляться не как упорядоченное единство физических и духовных субстанций, а как система механически взаимодействующих частей, связанных при помощи различных механических сил.
Распространение такого образа научной революции связывают с именем Александра Койре (1892–1964), который написал серию работ, посвященных становлению классического естествознания, и широко использовал при этом термин «Научная революция» для описания событий, происходивших в период от Коперника до Ньютона. В частности, одна из статей Койре так и называлась — «Галилей и научная революция XVII века». Одновременно этот термин был подхвачен и популяризирован английским историком науки Гербертом Баттерфильдом. Баттерфильд читал радиолекции в конце 40-х годов, в которых он указывал, что «Научная революция» XVII века стала тем процессом, в ходе которого перевернулось представление человека о мире. И важность этой трансформации намного превосходит значимость Возрождения или Реформации.
Таким образом, уже до Томаса Куна возникло представление о существовании вполне определенной «Научной революции», которая в дальнейшем стала рассматриваться как образец и модель для интерпретации всех остальных. Естественно, возникает вопрос, который, в частности, интересовал Койре: было ли событие в Европе XVII века особым и уникальным или же существовали и другие моменты, достойные имени «Научная революция», когда вместе с изменением научной теории радикально менялись наши представления о мире и самой науке (какие цели она ставит, чего хочет достичь, какими идеалами вдохновляется, что является признаком хорошего научного исследования и так далее)?
Не надо далеко ходить, чтобы указать на другой пример научной революции — появление эйнштейновской теории относительности и квантовой механики в начале XX века. Они существенно повлияли на представление о мире в целом. Но, возможно, были и многие другие? И должны ли мы ожидать научных революций в будущем? За всей простотой таких вопросов скрывается важная проблема исторического развития того знания, которое, по общему мнению, не должно зависеть от исторических обстоятельств.
Книга Куна во многом оказалась очень своевременной. Он начинал тоже как историк науки — его первая книга была посвящена коперниканской революции, но мы ценим его не за то, что он описал историю появления и распространения коперниканской теории, а за то, что он предложил модель, при помощи которой мы можем интерпретировать различные исторические события.
Кун задал рамку, позволяющую искать признаки, по которым мы отличаем научную революцию от каких-то других изменений в науке.
И он связал революцию в науке с изменением парадигмы, то есть с изменением образцов, методологических подходов, идеалов, которые заложены в научном исследовании.
В то время стало понятно, что мы можем и должны выделять разные уровни научной революции. Есть более глобальные научные революции, которые затрагивают науку в целом, когда параллельно с этой революцией меняется представление о том, что такое научное исследование, как это происходило в XVII веке. Могут быть локальные изменения, когда возникает новая интерпретация известных явлений. Изменение науки не подчиняется исключительно рациональным законам, велико влияние и научного сообщества, которое борется за признание той или иной схемы интерпретации явлений подобно политическим партиям, которые борются за власть. Кун, таким образом, положил основание социологическому подходу к анализу развития научного знания.
Нельзя сказать, что до Куна не было подходов, которые пытались бы теоретизировать общий ход научного развития и внедрить в этот ход представления о сломе, который можно назвать революцией. Правда, предыдущие представления о революции в науках чаще всего были связаны не с изменением самой науки, а с рождением новой. Это мы можем видеть на примере Канта. В предисловии ко второму изданию «Критики чистого разума» он описывает, как математика, физика и метафизика выходят, как он выражается, «на столбовую дорогу». Сначала в логике, потом в математике и физике происходят некоторые радикальные изменения, которые делают эти дисциплины науками. В логике и математике это происходит совсем рано, в физике — во времена Галилея и Бэкона, когда ученые понимают, как нужно ставить вопрос и подходить к изучаемому объекту. Тогда только и рождается правильное научное познание. Кант понимает здесь революцию как фундирующее событие, которое только делает науку наукой. До этого мы можем говорить, что имеет место преднаучное, донаучное состояние, но не наука.
Чуть позже возникает идея того, что революция может происходить внутри самой науки. В качестве примера можно привести не очень известные эпистемологические построения Антуана Огюстена Курно. Мы знаем Курно как экономиста, автора знаменитого равновесия Курно — Нэша, но в конце своей жизни он занимался не только экономикой, но и философскими рассуждениями о науке и познании.
В частности, у него появляется идея, что в ходе развития науки существуют некоторые моменты, когда научное знание перестраивается — либо из-за появления каких-то новых данных, либо из-за того, что возникает необходимость взглянуть на них по-новому, как на мозаику, которую мы встряхиваем и начинаем перекладывать по-другому. Процесс, когда новая теоретическая модель перестраивает и заново интерпретирует известные данные, Курно называл научной революцией. Он традиционно указывает на научную революцию в астрономии (переход от птолемеевой к коперниканской системе), революцию в физике, связанную с Галилеем, и, например, на химическую революцию конца XVIII века во Франции. Курно говорит, что последняя революция была очень важной, поскольку изменение представлений об устройстве вещества после Лавуазье повлекло изменение принципов химической промышленности, то есть теоретическая перестройка химии приводит к заметным последствиям для практики.
Таким образом, Курно, пишущий работы во 2-й половине XIX века, формулирует идеи, которые можно считать предшественниками концепции Куна. Курно пытается создать универсальную эпистемологическую модель, которая позволяла бы описывать процессы трансформации знания в разных науках, но его модели все же базируются на признании ведущей роли разума.
Хотя теория Куна была воспринята с большим энтузиазмом, недавние обсуждения, посвященные 50-летию выхода «Структуры научных революций», показали, что, возможно, в России ценят Куна больше, чем на Западе. В частности, звучали разговоры о том, что Куна мало читают и на самом деле к нему редко обращаются. Для нас это выглядит странно, потому теория научных революций, переработанная в советских и российских учебниках, стала практически официальной.
Куна часто критикуют историки. Они указывают, что радикального слома в науке, на который указывал Кун, не происходит.
Если слом действительно радикальный, то происходят изменения самой модели научной деятельности. Соответственно, мы можем сказать, что либо то, что возникает, либо, наоборот, то, что было до этого, вообще не является наукой, как сложно назвать наукой астрологию или аристотелевскую физику. Нам непонятны задачи, которые решает аристотелевская физика, поскольку они существенно отличаются от задач современной физики. Поэтому мы можем поставить вопрос, является ли такой тип интеллектуальной деятельности наукой в современном смысле. Если это так, мы должны вернуться к модели кантовского типа: у нас было преднаучное, донаучное, псевдонаучное знание, которое в ходе радикальной перестройки становится наконец наукой. А изменения должны называться каким-то другим именем, не революцией, потому что понятно, что переход от одной модели формирования геологических плит к другой и переход от замкнутого космоса к открытой Вселенной — это совершенно несопоставимые процессы, мы не можем называть их одним именем. Тогда мы должны говорить о том, что у нас есть радикальные перестройки, в ходе которых рождается нечто, что мы называем наукой, и есть локальные смены теорий внутри того, что мы называем научной парадигмой.
С другой стороны, теория Куна — это теория, которая критикует позитивистские идеи развития науки, то есть идею, что изменение науки рационально и следует определенным логическим законам и правилам. Кун указывает, что рациональность важна, но не является последним словом. Последнее слово остается за иррациональными элементами: приверженностью той или иной научной теории, лояльностью, сменой поколений. Естественно, те, кто занимается позитивистской философией науки, пытаются вернуться к поискам рационального компонента в смене научной теории. Они хотят показать, что мы должны вернуться к идеальному логическому описанию науки, показывать не только то, как наука развивается, но и как она должна развиваться, что должно являться идеалом научного спора, научной дискуссии.
Такого рода логико-позитивистские подходы не особо популярны. Причину этого стоит искать в распространении социологического и исторического подходов к науке. Мы скорее описываем науку как элемент культуры, как элемент интеллектуальной деятельности, которая внедрена в исторический процесс, в среду социальных взаимодействий. Задача, которая стоит перед исследователями, — описать внедрение науки в социальные отношения. Это более важно, чем выделить некие идеальные логические структуры, по которым наука на самом деле не развивается и которым в своем развитии не следует.
