Война… Война всегда была частью человеческой истории. Более того, есть сведения, что шимпанзе и муравьи тоже ведут войны. Почему мы этим занимаемся? Вот десятка самых распространённых гипотез. Разумеется, они не только различны, но и по-своему схожи.
«Никогда в этом мире ненависть не прекращается ненавистью» («Дхаммапада» I, 5).
1. Мужчина = воин
Ряд эволюционных психологов полагает, что всё дело, как нетрудно догадаться, в эволюции (у них на любой вопрос готов такой ответ!): сильные и воинственные мужчины чаще других получали доступ к женщинам и другим ресурсам, производя на свет больше потомства. Собственно, ради спаривания всё это и делалось: создавались союзы с другими мужчинами, планировались набеги и т. п. Когда семьи стали создаваться чуть более цивилизованным образом, воинственные коалиции пригодились для того, чтобы отбирать ресурсы для своей семьи. Таким образом, говорят нам, возникли общество и государство. Иными словами, от идеи государства неотделима идея армии. И об этом много писали не только психологи, но и философы, вспомните хотя бы Хосе Ортега-и-Гассета.
У этой гипотезы, впрочем, есть любопытное ответвление, которое возводит нашу воинственность к последнему общему предку людей и обезьян. Поскольку шимпанзе демонстрируют поведение, похожее на человеческие войны, такое предположение выглядит как минимум логичным. Иными словами, мужчины стали воинами задолго до появления нашего с вами вида и даже рода.
2. Месть хищникам
Эссеист Барбара Эренрайх полагает, что вышеприведённая гипотеза плохо согласуется с фактами. По её мнению, корни войны следует искать в древнем страхе перед хищными животными. На протяжении всей человеческой эволюции (и прежде всего на её ранних этапах) перед нашими пращурами стояла задача скрыться, убежать, спастись от хищников, которые были и сильнее, и быстрее. Но как только в распоряжении двуногих появилось подходящее оружие, охотник и жертва поменялись местами. По-видимому, охота на хищников выполнялась в ритуальных целях, а со временем на смену животным пришли люди, и мы стали совершать кровавые набеги на соседей. Г-жа Эренрайх пытается доказать свою правоту ссылкой на то, что для большинства людей война не является психологически комфортным мероприятием и требуется радикальная перестройка психики в процессе своего рода ритуалов (магические заклинания с высоких трибун, шаманское вызывание духа патриотизма, призывание духов предков, представление о чести мундира и знамени, все эти бесконечные парады). Война, делает она вывод, пример усвоенного поведения, а не врождённого.
3. Убедительный ястреб
Когда разгорается общественная дискуссия по поводу конфликта с той или иной страной, всегда есть ястребы, требующие положить конец напряжённости силовыми действиями, и голуби, призывающие к переговорам. Лауреат Нобелевской премии по экономике Даниэль Канеман в соавторстве с Джонатаном Реншоном написал статью, в которой утверждал, что ястребы побеждают чаще, поскольку именно такая идеология отвечает нашим врождённым оптимистическим (sic!) устремлениям. «Психологические исследования показали, что подавляющее большинство людей уверены в том, что они умнее, привлекательнее и талантливее среднего обывателя, а потому переоценивают свои шансы на успех, — вещал учёный дуэт в журнале Foreign Policy. — Кроме того, людям свойственна иллюзия того, что у них всё под контролем. Они постоянно преувеличивают степень своего влияния на последствия своих поступков».
Иными словами, мы идём на войну, потому что ошибочно верим в неизбежность победы.
Несколько иной, но очень похожий взгляд на ситуацию гласит: как только мы понимаем, что в нас видят угрозу (тем более — если нас боятся), мы переходим психологический рубикон и отказываемся от рационального взгляда на вещи, предпочитая риск. Поэтому, вместо того чтобы исчерпать сначала все мирные альтернативы, мы начинаем войну в угоду ястребам.
4. Перенаселение
Томас Мальтус учил, что война — неизбежный результат роста населения в условиях ограниченного доступа к ресурсам. Эта идея по сей день пользуется популярностью. Стэнфордский экономист Рэн Амбрамицки поясняет: население мира увеличивается в геометрической прогрессии, а рост производства продуктов питания отстаёт. Если мы, чувствуя приближение катастрофы, начинаем экономить и рожать меньше детей, ситуация остаётся под контролем. В противном случае того же эффекта природа добивается сама — с помощью войн, голода и эпидемий.
5. Юный задор
Эта гипотеза сейчас особенно популярна. Считается, что всплеск жестокости (и война в том числе) — следствие увеличения доли молодых людей, лишённых возможности проявить себя на мирном поприще. Если не направить их энергию вовне, они передерутся между собой и нанесут вред нашему обществу.
6. Стадное чувство
В кризисное время у общества включается инстинкт самосохранения. Отбрасывается всякая рациональность. Инакомыслие подавляется. Единственная ценность — сплочённость рядов. Есть только «мы» и «они». Для многих людей с незрелой психикой (о чём можно прочитать, например, у Эриха Фромма) это прекрасная возможность решить извечную проблему своей психологической идентичности, и немудрено, что они хватаются за неё при первой же возможности.
7. Продолжение торговли
Некоторые социологи (особенно испытавшие влияние идей Карла Маркса) полагают, что не следует искать корни войны в мутных водах эволюции или психологии. По их мнению, война всего лишь разновидность политического манёвра, который развивался параллельно со становлением цивилизации. Мы всегда вступаем с кем-то в переговоры — и группами, и поодиночке. Перед нами постоянно встают вопросы о распределении ресурсов, о социальной справедливости и пр. Сторонник этой модели Дэн Рейтер писал, что войну не следует воспринимать как отказ от дипломатии, это продолжение торговых отношений другими средствами. С началом войны переговоры не прекращаются, и как только сторонам удаётся прийти к соглашению, заключается мир.
8. Страх смерти
Данная гипотеза исходит из того, что люди образуют культурные группы (племена и народы), поскольку им надо знать, что после смерти от них что-то останется. Это одна из тех успокоительных подушек безопасности, благодаря которой мы не боимся смерти. И мы всё время опасаемся, что кто-нибудь уничтожит нашу культуру и сотрёт память о нас с лица земли. И вот мы точим мечи и возбуждаем воинственный дух, чтобы на всякий случай напасть первыми. Мы готовы умереть за свою культуру, чтобы после нас что-то осталось. В нас воспитывают это чувство патриотическими рассказами о предках, которые били врага и на Куликовом поле, и на Курской дуге. Мы гордимся ими, чтобы быть уверенными, что потом точно так же будут гордиться нами.
9. Примитивная агрессия
Агрессия — инстинкт, способствующий выживанию. Животное, чтобы его не убил более сильный и голодный представитель того же вида, демонстрирует отказ от агрессии, готовность к послушанию (посмотрите, как котёнок играет с взрослым: я тебя кусаю только понарошку). Мы, с одной стороны, ведём себя похожим образом. С другой стороны, человек как общественное животное в процессе социального развития выработал иные стратегии выживания: в особых случаях агрессия разрешается — по отношению к заранее назначенному врагу.
10. Обратимая социальная адаптация
В начале XX века антрополог Маргарет Мид высказала мысль о том, что война вовсе не обязательное следствие нашей агрессивной, конкурентной натуры. Это, скорее, социальная адаптация, от которой мы вполне могли бы отказаться по своей воле. Для этого совсем не обязательно проводить социальные преобразования и ждать, пока все вокруг станут лучше. Можно начать с себя. Есть даже хороший учебник на эту тему, которому уже пара тысяч лет. Называется «Дхаммапада».
По материалам io9.
Источник: compulenta.computerra.ru
